Была в Советском Союзе такая своеобразная система – распределение.
По окончании вуза свежеиспечённый молодой специалист направлялся по разнарядке туда, где была в таких специалистах нужда
и откуда на него поступил запрос. Могли и в другой город послать, где ни жилья, ни друзей, ни родных...

Уволиться оттуда по собственному желанию в течение трех лет никак было нельзя; но с другой стороны, и прищемить, уволить тебя –
молодого специалиста – начальство тоже не могло. Вот такие выкрутасы плановой системы. Правда, некое рациональное зерно в ней было –
нужное количество тех или иных специалистов было известно заранее, о безработице речь тоже не шла.

На выпускников аспирантуры эта система тоже распространялась, хотя возможностей для манёвра у такого молодого специалиста было больше.
А вот у меня их не оказалось. Мне хотелось остаться там, где я все эти годы был, – в отделе Г.С. Поспелова ВЦ АН СССР
или на соответствующей базовой кафедре МФТИ (возглавляемой им же) – фактически это была одна и та же структура,
научные сотрудники отдела одновременно преподавали на кафедре, читали базовые курсы.
К этому моменту я уже вкусил преподавания (аспиранты тоже вели некоторые дисциплины), нашёл его вкус замечательным
и очень хотел остаться – для кандидата наук место даже младшего научного сотрудника в системе АН СССР было отличным стартом.
Руководство отдела/кафедры ничуть не возражало, и даже пыталось мне в этом поспособствовать;
однако мест в отделе и на кафедре не было вовсе, а вот заявка на меня в отделе аспирантуры лежала, причём из места вроде бы
совершенно непрофильного, под названием ВНИИИ медицинской техники (третье И в аббревиатуре означало "и испытательный"),
институт сей был не академический, а отраслевой и подчинялся Минздраву. И, кстати, заявка обещала мне место
даже не младшего, а старшего научного сотрудника.

Сам институт располагался на ул. Касаткина, неподалёку от метро ВДНХ, фактически напротив (через проспект Мира)
монумента "Рабочий и колхозница". Ездить туда с Пресни, где мы жили, было неудобно и муторно, и, хотя ВДНХ уже не была конечной
станцией линии, на неё по-прежнему замыкались многие автобусные маршруты, так что народу было полно.
Кроме того, система в институте была табельная – проходя через проходную, сотрудник получал пропуск и не дай бог опоздать даже на пять минут.
А в довершение всего этого чудесного набора примерно в это время московское начальство, борясь с утренним часом пик,
сдвинуло начало рабочего дня у многих учреждений и организаций, причём по-разному – и для нашего института начало рабочего дня
установили в 07.30 утра. Правда, продержался этот идиотизм недолго, но кровь попортить успел.

И вот осенью 1981 года к.ф.-м.н. Белкин влился в славный трудовой коллектив ВНИИИМТа – и практически сразу
обнаружил, что никакого дела для него в институте нет. Плановая система дала маху.
Нет, заявка как раз была по делу, и брали меня под глобальную, интересную задачу – создание целевой
комплексной программы развития отрасли, а отдел Г.С. Поспелова как раз занимался программно-целевым планированием
и управлением, и даже курсы на эту тему на кафедре читались.
Вот только на такую задачу (важную, интересную и вполне укладывающуюся в тогдашнее понимание планирования
и управления большими системами) надо бы зарядить человек тридцать (кстати, мой оппонент Виктор Михайлович Капустян
как раз занимался похожей проблемой во главе весьма солидного сектора в любопытной организации
под названием "АСУ – Москва"); а выделили институту одного меня...
Прямо по Есенину: "Стою один, среди равнины голой..."
Кстати, обещанную ставку старшего научного сотрудника мне не дали, дали только младшего.
Более того, во ВНИИИМТе практиковалась преподлейшая "карповская" система оплаты труда, при которой зарплата
определялась не тарифной сеткой – руководитель научной организации имел возможность самолично перекраивать
оклад научного работника, вводя надбавки и премии (разумеется, с ограничением общего фонда материального
поощрения организации). Поскольку во мне руководство заинтересовано не было, платили очень мало,
 гораздо меньше нормальной ставки м.н.с, кандидата наук.

Итак, делать мне, по большому счёту, в институте было нечего.
Непонятно было даже, в какое подразделение меня приткнуть – в итоге приписали меня к ОНТИ, вменив в обязанность
собирать информацию о разных полезных медико-технических новинках и знакомить с ними отечественных врачей, инженеров и пр.
Каждый месяц, набрав по разным выставкам проспектов, визиток, а иногда и образчиков, проводил я "День медика" – народу
собиралось немало, информация раходилась довольно широко. В общем, это было нескучно и даже небезынтересно,
и польза от этой моей деятельности была, вот только никакого отношения к моей специальности это не имело.
Правда, начальник ОНТИ отставной генерал Олег Борисович Рукосуев очень мне сочувствовал и признавал
и свою долю вины в том, что меня сюда законтрактовали; поэтому он всячески мне мирволил и давал всякие поблажки.
Так, у меня было постоянное разрешение отлучаться в "местные командировки", в том числе уходить раньше и приходить позже.
Это было особенно важно в свете начавшихся примерно тогда же "андроповских" проверок, целью которых была борьба
 с прогульщиками (людей в рабочее время загребали в кино, ресторанах, даже в банях) – несколько раз и меня останавливали
прямо на улице и требовали ответить, почему я не на рабочем месте, – вот тут командировочное предписание очень помогало.
Правда, положа руку на сердце, скажу, что старался я этим не злоупотреблять, да и не было это липой, по большому счёту,
потому что в тот же павильон "Здравоохранение" ВДНХ (через дорогу от нас) ходил я постоянно, часто ходил вполне по делу
на выставки, в представительства инофирм и т.д.

Так что с непосредственным начальством ладил я неплохо, а вот директор института Рустам Исмаилович Утямышев
меня откровенно недолюбливал – я был фактически живым напоминанием о кадровом просчёте.
Человек он был нрава довольно сурового, утверждали даже, что он – прямой потомок Чингисхана, а институт наш за глаза
в медико-технических кругах называли полушутя Золотой Ордой.
Я неоднократно просил его разрешить мне уволиться (в порядке перевода это было возможно) – он отказывался.

Надо отдать должное Олегу Борисовичу – он всячески способствовал тому, чтобы я продолжал как-то заниматься своей областью, –
отпускал в библиотеку, подписывал командировки на конференции, благо деньги на это дело в советское время в НИИ были.
Особенно интересно было ездить на Всесоюзную школу-семинар по биологической и медицинской кибернетике,
проводившуюся профессором Владимиром Михайловичем Ахутиным попеременно в Репино и Лосево под Ленинградом,
и в Харьковский институт радиоэлектроники на конференции по бионике и биомедкибернетике –
в оба этих места меня стали звать как приглашенного лектора, Харьков я очень полюбил.

Время от времени на меня наваливали и какие-то общественные поручения.
Избрали зачем-то председателем Совета молодых учёных и специалистов (СМУиС) –
там требовалась некая формальная активность, и я ее проявлял.
В другой раз дело было поинтересней. Директор придавал большое значение деятельности Всесоюзного Медико-технического
Общества (ВНМТО), которое он же и возглавлял. Общество, кстати, было активное, делало много полезного в плане развития
всей отрасли, а тут ожидался очередной его съезд, который планировали провести с большой помпой.
Весь институт был задействован в самых различных мероприятиях в рамках съезда,
а для организации концерта была учреждена Концертная комиссия.
Концерт, кстати, должен был пройти не абы где, а в Колонном зале Дома Союзов (где проходил и сам съезд).
Съезд организовывали очень загодя, с большим размахом, а формирование Концертной комиссии было поручено мне.
В состав ее вошли несколько моих приятелей, заседания ее мы проводили еженедельно, занимая под это дело кабинет
партполитпросвещения, где, заперев тяжелые двери, после обеда мы обсуждали текущие проблемы, смотрели телевизор
(он там, конечно, был), играли в шахматы, а иногда и в преферанс.
Однако концерт, для организации которого мы зарядили "Союзконцерт", был отличным – там был Акопян,
Мария Пахоменко и много других знаменитостей.

Но апофеозом моих трудов во ВНИИИМТе стало участие в разработке лаборатории лазерной техники,
связанной с определением активности биологических жидкостей. Эта история настолько эпична, что требует отдельного изложения.