Поступление в аспирантуру по тем временам представляло собой
сложный многоэтапный процесс.
Требовалась рекомендация кафедры, далее – успешная защита
диплома (причем обязательно красного диплома,
да еще и с рекомендацией от Госкомиссии, без этого поступить
в аспирантуру сразу после вуза, без стажа работы было никак
нельзя).
Для подачи документов в аспирантуру требовалось представить
опубликованные печатные работы (или реферат по
избранной теме
и специальности), далее – три экзамена (история КПСС, язык и
специальность), и только после этого – зачисление.
Все рекомендации, красный диплом, печатные работы – с этим у
меня проблем не было, экзаменов я не боялся,
подвох обнаружился совсем в другом месте.
Курс
наш, даже по меркам Физтеха, был очень сильным,
красных дипломов было больше трети (забегая вперёд, скажу,
что
среди моих однокурсников три академика РАН, а уж докторов
наук – и не сосчитать).
Соответственно,
и мест в аспирантуре было выделено много. В частности, по
нашей 275-й группе
на 17 выпускников было
целых 4 места в очной аспирантуре – казалось бы, чего же
боле?
Но претендентов было пять, причём уже после защиты диплома,
когда где-то в верхах решается вопрос
о допуске к вступительным экзаменам, я внезапно узнаю, что
чьи-то заботливые ручки кандидатуры
в списке всех претендентов упорядочили, а я там
оказался № 5.
Нет, о недопуске речь не идёт, всех допустят, но шансы
оказаться за бортом в случае общего
успешного прохождения барьеров близки к 100%.
Позже я
узнал, чьи это были ручки, – что ж, мотивы поступка стали
мне понятны, хотя за шесть лет на Физтехе
с таким мелким пакостным антисемитизмом я не сталкивался; но
тогда я был просто оглушён.
Кинулся к Гермогену Сергеевичу – он оказался не в курсе и
значения этому не придал.
Тогда я обратился к нашему декану, Юрию Павловичу Иванилову
(он ранее читал нам
курс линейного программирования, студента Белкина помнил и
выделял) –
он-то понял всё с лёта, сам позвонил Поспелову и
поинтересовался: почему это дипломник Белкин,
со всеми его cum laude и
лучшими на курсе отметками по диплому поставлен в хвост
стека?
Тот
покряхтел, явно неудобно ему было, но он реально был ни при
чём; однако обещал разобраться.
Разобрался он, однако, весьма своеобразно (возможно,
правда, это просто так совпало):
одному из претендентов предложили место младшего научного
сотрудника в родственном
академическом НИИ + заочную аспирантуру. Естественно, он
согласился – нас
осталось четверо (я, правда, так и остался в хвосте, но это
было уже неважно).
Остаток
лета посвящался подготовке к вступительным экзаменам, они
были отнюдь не формальными.
Но кроме того, альма матер требовала от будущих
аспирантов еще и общественно-полезной деятельности:
либо поработать напоследок в стройотряде (причём это был не
дальний выезд, где можно было неплохо подзаработать,
но внутренний стройотряд, занимавшийся скучным ежегодным
ремонтом разваливающихся общежитий),
либо Комсомольский штаб – там заработать было нельзя, но
было нескучно.
Комсомольский штаб – это были технические помощники приёмной
комиссии, занимавшиеся проверкой
документов, заполняемых абитурой (серьёзные многостраничные
листки по учёту кадров – вуз-то был
не из простых), дежурством на этажах и в общежитиях, а сверх
того – организацией досуга.
Для абитуриентов устраивались концерты (физтех-песни и не
только), киносеансы, шахматные турниры,
экскурсии в Москву, посещение театров – много всякого, чтоб
не закисли.
Турниры я тоже проводил, экскурсии в Москву водил, и даже
поучаствовал в организации
очередного
розыгрыша,
связанного с группой "Астраханские пуделя".
Но
основная моя работа была в другом.
Большинство абитуриентов довольно слабо представляли себе
специфику и направленность
того или иного факультета, тем более что названия были
достаточно похожими.
И вот, чтобы разъяснить очередному потенциальному
Ломоносову, пришедшему
издалека с рыбным обозом, где тут что и
как, перед зданием аудиторного корпуса, где принимали
документы, сидел я под плакатом:
Консультант-факультиватор!
Разъясняет любые проблемы!
Отвечает на все вопросы!
Решает любые задачи!
Последнее, конечно, было чистым бахвальством, но пижонов,
пытавшихся выпендриться по этому поводу,
я живо укорачивал. Парень я был по этому делу шустрый. :)
Консультация, кстати, бывала весьма полезной, народ
благодарил.
Да и вообще было весело.
Август
того же года прошёл в подготовке и сдаче вступительных
экзаменов.
Было их три, но экзамена по языку я вообще не боялся, тем
более что уже упомянутая в этих записках
Майя
Васильевна (председатель комиссии) меня просто
выперла за дверь, заявив,
что на Белкина ей и времени тратить жалко. Выперла,
разумеется с оценкой "отлично" автоматом.
Экзамен
по специальности был достаточно серьёзным, включал обширную
программу по дискретной математике,
теории управления и системному анализу + третий вопрос по
узкой теме, связанной с предполагаемой диссертацией.
Принимала его своя кафедра, хорошо знавшая всех нас, так что
особых проблем не ожидалось. Так оно и вышло.
А вот
История КПСС, ИКП – это было совсем иное дело.
Кто её знает, чего от них ждать? С 1-го курса, когда нам её
читали, прошло уже много лет...
Сейчас
почему-то многим кажется, что в былые, советские времена
студенты поголовно ненавидели
общественные науки, – так вот, это не совсем так.
В частности, лично я очень любил и люблю философию (нам её
давали просто великолепно,
а диалектика – это просто mater omnia); политэкономию
(особенно капитализма) считаю вещью важной и нужной,
научный коммунизм – просто не наука, а плохо слепленная
рыхлая дисциплина,
а научный атеизм – вещь правильная и замечательная, только
преподавали нам его бездарно.
Но ИКП...
В
общем, зубрил я просто неистово, тем более что очень многое
и так помнилось по 1-му курсу.
Память-то была отличная...
Параллельно, кстати, написал целый цикл стихов (большей
частью саркастических ламентаций) об изучении
сей мудр(ён)ой науки и подготовке к экзамену (включённый
впоследствии в
VII
том "Собрания
сочинений в нескольких томах").
Сдал без проблем.
Хочется, конечно, сказать: сдал и забыл – ан нет, такое так
просто не забывается.
Я и сейчас, сорок пять лет спустя, многое помню, а уж
тогда-то!
И однажды это мне таки помогло – взяли меня на слабо́,
обязался на пари назвать
100 (сто) произведений Ильича. Заклад был, правда, крупный,
времени –́
час, но ведь 100!
Проверил себя сейчас – штук тридцать я еще вспомнить могу, а
тогда за полчаса припомнил,
народ меня по ПСС проверял – всё чётко. Девчонки просто
визжали...
Так что знание ИКП иногда помогает, да...
Жаль, что редко.
Итак,
всё сдал и с 1-го сентября был зачислен.
И сразу отправлен на картошку – как же без этого!
Но этот последний бросок в поля оказался неудачным –
спрыгивая с грузовика, попал на скрытый
в почве камень и связки то ли порвал, то ли сильно потянул.
С трудом добрался в Москву, месяц толком ходить не мог, да и
с тех нога стала несколько не та.
И побаливает порой, а бывает, что и прихрамываю.
1978
– июнь 1981.
Аспирантура, семья, защита.
Гермоген Сергеевич и
Дмитрий Александрович Поспеловы.
Оба они сделали для меня много хорошего.
Предполагалось, что моим официальным научным руководителем
будет значиться Гермоген Сергеевич Поспелов, но по каким-то
внутрикафедральным причинам им стал другой Поспелов
– Дмитрий Александрович, руководитель отдельного сектора в
рамках
лаборатории Г.С. Поспелова. Вообще говоря, это ничего толком
не меняло, т.к. фактически я продолжал работу под
руководством
всё того же Шахнова; но общение с Д.А. Поспеловым оказалось
удивительно интересным и полезным.
Дмитрий Александрович был просто грандиозной личностью.
Интеллигент, полиглот, замечательно остроумный (и
быстроумный) человек, учёный мирового масштаба, читавший
лекции
то в Японии, то в Штатах, то еще где-то, реально "отец
советского искусственного интеллекта"
(он, кстати, был председателем учредительного конгресса
Советской Ассоциации ИИ в Минске в 1990 году, где и я
сподобился с его подачи
попасть в члены учредители), фантастически разносторонний
человек, светлый ум, схватывавший на лету самые неожиданные
идеи.
Хорошим примером может быть знаменитая история о том, как
Д.А., буквально между делом ознакомившись с Талмудом,
обнаружил в нём логику, далеко выходящую за пределы
аристотелевой аксиоматики, в частности, т.н. параллельные
шкалы
(так, шкала тяжести преступлений должна как-то коррелировать
со шкалой тяжести наказаний, а вот древнегреки до этого не
добрались).
В итоге Д.А. прочёл в рамках семинара своего сектора пять
или шесть публичных лекций по логике Талмуда,
куда съехалась буквально вся научная элита, интересующаяся
этой областью), в конференц-зале ВЦ АН СССР яблоку было
некуда упасть.
Очень
был щедрый в научном плане человек, легко входил в проблемы
своих учеников, намечал пути их решения,
подбрасывал идеи, радовался успехам. При этом и его
собственная продуктивность как учёного была исключительно
высока,
каждый доклад, каждая статья были просто откровением.
Учеников и аспирантов у него всегда было множество, и не
только с Физтеха, причём он всех по-своему опекал,
содействовал публикациям, попаданию на конференции – и
защищались, кстати, все и почти все вовремя.
Я, конечно, в таких условиях не мог рассчитывать на
какое-либо особое внимание с его стороны (тем более что
был-то я его учеником,
скорее, формально); но он и меня не обделял, регулярно
требовал отчётов об успехах (благо, они понемногу
прирастали),
активно интересовался перспективами, давал советы. Хорошие
отношения с ним сохранились и после моей защиты,
особенно когда тремя годами позже, отбыв по распределению
срок в отраслевом НИИ (о чем речь впереди),
сумел я перейти на работу в систему Академии наук и стал
вновь появляться в здании ВЦ АН на Вавилова 40 –
встречаясь со мной, он всегда приветствовал меня и тепло
интересовался, как там у меня дела.
Удивительный был человек, потрясающе разносторонний. Много
позже, после тяжелой травмы, потеряв речь,
мобильность, контроль над правой рукой, он уже не мог
заниматься наукой, но писал прекрасные стихи и прозу,
рисовал великолепные картины (левой рукой)... Тогда же он
увидел какую-то ссылку на меня в Интернете,
и его компаньонка позвонила мне и звала к нему в гости.
Конечно, я поехал, обнаружил его вовсе не немощным
инвалидом, но ментально по-прежнему полным сил. Подарил ему
несколько моих книг (как юридических,
так и сборников стихов), читал ему вслух, а он всячески
радовался.
Итак, оказался я в аспирантуре при двух шефах –
официальном научном руководите Д.А. и "микро-шефе" И.Ф.
Шахнове.
Надо сказать, что Д.А. тактично всячески подчеркивал, что
основной руководитель – И.Ф., а сам он – так, присматривает.
Это всех устраивало.
Занимался я, строго говоря, теорией принятия решений –
интересной областью системного анализа, переживавшей в это
время бурный расцвет.
В первую голову, конечно, математическими моделями
оптимальных решений на графах (сюда вписывались обе
упомянутые выше задачи,
хотя графы там совершенно разные) и построением этих
оптимальных решений методами дискретной оптимизации.
Однако теория принятия решений включает в себя и
теоретико-вероятностные, и математико-статистические
аспекты, а также
связь с модной в те годы теорией нечётких множеств, теорией
ошибок, многомерным шкалированием, квалиметрией,
психологией выбора и вопросами принятия групповых решений,
А тут уж недалеко и до общей теорией экспертизы, экспертных
систем – того, что сейчас пытаются провести
по ведомству искусственного интеллекта.
Что ж,
мне нравилось то, чем я занимаюсь, а аспирант я был не
ленивый и, что называется, писучий, так что чем-то
регулярно
мог руководителя порадовать. Примерно раз в две недели
представлял я И.Ф. меморандум (слово ему
понравилось), в котором делился тем,
что придумал, сделал, написал. Меморандум, конечно, был
рукописный, завёл я под это дело особую клетчатую бумагу
формата А3,
складывал лист вдвое – получалось четыре страницы. Иногда
бывало и больше.
Д.А., узнав про это, тоже заинтересовался и стал
периодически спрашивать: где там у вас свеженькое? Читал и
улыбался.
В
общем, за первый аспирантский год удалось мне продвинуться
довольно далеко.
Первая из упомянутых задач обросла красивой теорией,
асимптотикой (в зависимости от начальных условий),
быстрыми алгоритмами приближённого поиска оптимума.
Вторая мне нравилась всё больше (но для И.Ф. и его группы
первая была куда важнее, она имела прямой выход в их
хоздоговор),
я построил, запрограммировал и отладил эффективный
алгоритм поиска слейтерова упорядочения на основе метода
ветвей и границ и несколько
быстрых и эффективных приближенных методов. Обнаружилась при
этом и прямая связь с хорошо известной
в дискретной математике задачей приближенной триангуляции
матриц (рассматриваемой в математической экономике
применительно к матрице межотраслевого баланса). Так что
было, было куда двигаться.
Продолжение
